Е. Ю. Полтавец в статье “Сфинкс. Рыцарь. Талисман” проводит параллель между образами Одинцовой и княгини Р., основываясь на греческом мифе об Эдипе [15]. Однако и Ирину Ратмирову можно отнести к этому типологическому ряду. Павел Кирсанов встретил княгиню на бале и «влюбился в нее страстно» [14]. И Литвинов «влюбился в Ирину, как только увидал ее» [14], «оно» «налетело внезапною бурей» [14], «он чувствовал одно: пал удар, и жизнь перерублена, как канат, и весь он увлечен вперед и подхвачен чем-то неведомым и холодным. Иногда ему казалось, что вихорь налетал на него и он ощущал быстрое вращение и беспорядочные удары его темных крыл…» [14].

Оба героя понимают, что эта любовь не принесет им счастья, даже при взаимности, и невозможно будет от него освободиться. «Тяжело было Павлу Петровичу, – пишет Тургенев, – даже тогда, когда княгиня Р. его любила; но когда она охладела к нему, а это случилось довольно скоро, он чуть с ума не сошел <…>. Он вернулся в Россию, попытался зажить старою жизнью, но уже не мог попасть в прежнюю колею. Как отравленный, бродил он с места на место…» [14]. С ядом сравнивает и Литвинов свое чувство к Ирине. «Видно, два раза не полюбишь, – думал он, – вошла в тебя другая жизнь, впустил ты ее – не отделаешься ты от этого яда до конца, не разорвешь этих нитей! Так; но что ж это доказывает? Счастье. «Разве оно возможно? Ты ее любишь, положим… и она… она тебя любит…» [14]. Образы судьбы-колеса и любви – бездны – смерти (настоящей или духовной) снова возникают в романе «Дым». Герой говорит Татьяне, что он «погиб», что «падает в бездну» [14], автор так объясняет сложность чувств Литвинова и его желание прийти к чему-то определенному: «Людям положительным, вроде Литвинова, не следовало бы увлекаться страстью; она нарушает самый смысл их жизни… Но природа не справляется с логикой, с нашей человеческою логикой; у ней есть своя, которою мы не понимаем и не признаем до тех пор, пока она нас, как колесом, не переедет» [14]. Литвином проходит все стадии в любви, которые предсказывает ему Потугин: «Человек слаб, женщина сильна, случай всесилен, примириться с бесцветною жизнию трудно, вполне себя позабыть невозможно… А тут красота и участие, тут теплота и свет, – где же противиться? И побежишь, как ребенок к няньке. Ну, а потом, конечно, холод, и мрак, и пустота… как следует. И кончится тем, что ото всего отвыкнешь, все перестанешь понимать. Сперва не будешь понимать, как можно любить; а потом не будешь понимать, как жить можно» [14]. Уезжает Литвинов из Баден-Бадена «закостеневшим», «иногда ему сдавалось, что он собственный труп везет» [14].

Ирина, являющаяся в романе символом этого «Неведомого», против которого не смог устоять «положительный» человек Литвинов (впрочем, и Потугин), представляет тип женщины-аристократки, находящейся во власти не только света, но и «каких-то тайных» сил. Связь Ирины с великосветским обществом – в ее крови, а также в своего рода «категорическом императиве» ее красоты, которая требует широкой и блестящей арены, где она могла бы себя показать в настоящем свете и действовать. Вне этой атмосферы она не смогла бы жить, и никакая любовь не в состоянии заполнить этого пробела. «Оставить этот свет я не в силах, – пишет она Литвинову, – но и жить в нем без тебя не могу» [14]. А перед этим говорит ему, что любовь не может заменить все в жизни: «Я спрашиваю себя, может ли мужчина жить одною любовью? » [14]

В этом Ирина соприродна Одинцовой. Говоря Литвинову: «Ты знаешь, ты слышал мое решение, ты уверен, что оно не изменится, что я согласна на… как ты это сказал? … на все или ничего … чего же еще? Будем свободны! ” [14], сама не верит своим словам и на следующий день меняет свое решение. Ирина не может разрешить противоречие и выбрать любовь, так как считает, что ни женщина, ни – особенно – мужчина не может жить одною любовью. Иначе, как это показал Толстой в “Анне Карениной”, страсть сменяется борьбой эгоизмов и приводит к трагедии.

Ирина живет в обществе, которое презирает. В Баден-Бадене все встречи героев проходят в окружении великосветского общества (действительном или незримом, но все равно ощущаемом ими). Оно присутствует не только в образе появляющегося генерала Ратмирова, но и тогда, когда Ирина встречается с Литвиновым в «бальном платье, с жемчугом в волосах и на шее» перед званым обедом [14] или на улице в тот момент, когда к ней «подлетает известный дамский угодник мсье Вердие и начинает приходить в восторг от цвета увядшего листа ее платья, от ее низенькой испанской шляпки, надвинутой на самые брови…» [14], или во время решительного объяснения, когда Ирина… перебирает кружева. «Не сердись на меня, мой милый, – говорит она Литвинову, – что я в подобные минуты занимаюсь этим вздором… Я принуждена ехать на бал к одной даме, мне прислали эти тряпки, и я должна выбрать сегодня. Ах! Мне ужасно тяжело!» – произносит она и в то же время отворачивается от картона, чтобы слезы не испортили кружева» [14].

Полезные статьи:

Эстетические теории Дж. Рёскина и У. Пейтера и их влияние на творчество О. Уайльда
Существенную роль в формировании теории эстетизма сыграл публицист, историк и теоретик искусства, литературный критик Джон Рёскин. В оригинальных по форме художественные эссе Рёскина дано эстетическое обоснование многих тенденций в англий ...

Генрих Белль
В 1947 г. появился первый роман Бёлля — «Поезд пришел вовремя». В нем еще нет гражданских мотивов, гнев писателя еще расплывчат, в нем ощущается боль за человека вообще. О преступниках фашизма и обманутых ими, искалеченных войной и гитле ...

Анализ произведения
О. Хаксли при создании модели будущего «дивного нового мира» синтезировал наиболее обесчеловечивающие черты «казарменного социализма» и современного Хаксли общества массового потребления. Однако Хаксли считал «усечение» личности до разме ...