И.Ф. Анненский замечал: "Трудно найти в русской литературе более тесное сплетение фантастического с реальным, чем у Гоголя. В "Вии" фантастическое развилось на почве мистической – отсюда его особая интенсивность". По словам протопросвитера Василия Зеньковского (в одной из его ранних статей", Гоголь "гораздо более, чем Достоевский, ощущал своеобразную полуреальность фантастики, близость чистой фантастики к скрытой сущности вещей". Исследователи указывали, в частности, и на отсутствие в "Вии" обычной для романтической литературы "дистанции между сверхъестественными событиями и авторским (или читательским) сознанием": "…Повествование, в принципе отнесенное стародавним и фактически создает и вплоть до эпилога поддерживает иллюзию настоящего. Мистериальные коллизии не смягчены ни двойственностью мотивировок (фантастика 1830-х годов нередко держалась на равноправии естественного и сверхъестественного объяснений), ни юмором…". По замечанию Л.Л. Фиалковой, особенностью пространственной организации ранних произведений Гоголя является "перенесение пластичного, сказочного (или сказочно-мифологического) пространства на псевдобытовую сценическую площадку. Гоголь одновременно разрушает и сказочную модель мира, и модель мира, привычную для обыденного сознания".

Анненский [2, 55] в свою очередь указывал, что серьезность изображения в "Вии" сверхъестественной реальности обуславливает и необходимый для завершения сюжета трагический финал повести: "Смерть Хомы есть необходимый конец рассказа – заставьте его проснуться от пьяного сна, вы уничтожите все художественное значение рассказа

Именно в отрешении "от материализма" видел сам Гоголь задачу фантастического в искусстве. На это он, в частности, указывал, характеризуя в "Выбранных местах…" немецкую фантастическую литературу и превосходящую ее, по решению данной задачи, фантастическую поэзию. В.А. Жуковский. Самому Гоголю – писателю не менее "самобытному и самоцветному", чем Жуковский – в изображении скрытых потусторонних сил как очевидной реальности главным образцом тоже служила не столько немецкая романтика, сколько традиционное наследие православной отечественной культуры – в частности, известная Гоголю с раннего детства богатая житийная литература. Прежде всего, здесь в Священном Писании эти явления изображаются не как литературный вымысел или игра фантазии, но как отражение реальной действительности.

С.К. Шамбинаго, сравнивая в 1911 году гоголевскую фантастику с произведениями романтиков, писал: "…Романтики искали в чудесном только украшения. Разыскивая покойников, ведьм, они не обратили внимания, что с дьявольщиной церковь продолжала бороться реально". По замечанию исследователя, основой мироощущения автора "Вечеров…" и "Миргорода" явилось "сознание, что воображение не довлеет себе, что за ним должно скрываться сверхреальное". [13, 88]

Подчеркнем отличие гоголевской "фантастики" от фантастики романтизма. Если изображение переживаний и впечатлений Хомы Брута, когда он несется с ведьмой на плечах, напоминает отчасти – "общим литературным колоритом" - произведения немецких романтиков, то ещё более это описание совершающегося в ярком лунном свете полета бурсака с ведьмой (так же, как искушение в "вечно прекрасном" лунном сиянии ростовщиком-антихристом художника Черткова в "Портрете" - или соблазнение, под сияющей "червонным золотом" луной, служанкой панночки татаркой Андрия в "Тарасе Бульбе") соотносится с представлением о лунатизме как одном из видов беснования, упоминаемым в Евангелии.

Если Хома действительно, по некоторому его сходству с художником "Портрета", приобретает "черты романтического героя" (и самих романтиков), когда из любопытства "отваживается взглянуть в лицо неизвестному, запредельному", то, безусловно, в этой "дерзости" Хомы Гоголь как раз изображает пагубность легкомысленного общения с падшими духами, к которому был склонен художник-романтик.: "Не гляди!", шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он, и глянул". Как заметил С.К. Шамбинаго, "романтики спешили спуститься в самые тайники страшного и чудесного. В страшном и дьявольском не видели ужаса". Гоголь же, по словам исследователя, не только в "романтических, чудесных" объектах, но в самом стремлении романтиков к этому "чудесному" увидел "мертвую душу человека, погибшую в суетной пошлости". [13, 120]

Развивая положения С.К. Шамбинаго об отличии гоголевской "фантастики" от произведений немецкого романтизма, Л.К. Долгополов позднее отметил, что, взглянув на Вия, Хома Брут, согласно Гоголю, переступил черту, "положенную границею для воображения", т.е. вторгся в область сверхъестественного". По замечанию Л.К. Долгополова, искушения, перед которыми не устояли герои "Вия" и "Портрета", обнаруживают авторское стремление "сберечь" эту границу – поставить пределы воображению, ограничить его, достижение чего связано с "самосовершенствованием". Безусловно, ради сохранения этих "границ", которые не следует переступать человеку, Гоголь одновременно в своей повести их и "приоткрывает" - прямо изображая стоящий за ними мир падших духов. Устрашающее вторжение в жизнь героя потустороннего мира – попускаемое на его вразумление и в наказание, преследует цель внушить вместо нездорового, греховного любопытства отвращение к демоническому миру –и к миру греха в целом.

Полезные статьи:

Французские просветители
Родился Вольтер в Париже в 1694 г. Настоящее имя его - Франсуа-Мари Аруэ (Вольтер - его литературный псевдоним). По происхождению своему он не принадлежал к дворянству. Его отец был состоятельным буржуа - сначала нотариусом при судебной п ...

Фантастическо-аллегорические мотивы в произведениях Одоевского
В 1831 году был издан «Последний квартет Бетховена» (рассказ высоко оценил Пушкин). Одоевский повествует о великом композиторе, избегая стереотипов, готовых схем. В рассказе можно увидеть и историю непризнанного гения, переросшего совреме ...

Испрошенный молитвой матери
Мать Гоголя, Мария Ивановна, у которой двое детей перед тем умерло, едва появившись на свет, дала обет перед чудотворным образом святителя Николая, называемым Диканьским, если будет у нее сын, наречь его Николаем, и просила местного свяще ...