Бен Джонсон (1573-1637)

связывает век Шекспира с веком Мильтона. Первые свои 43 года он прожил в одно время с Шекспиром, последние 28 - с Мильтоном. Он был знаком, дружен с первым и вряд ли знал о существовании второго. Поэт, актер, собутыльник разгульных аристократов, дуэлянт и забияка и в то же время усидчивый книгочей, влюбленный в античную культуру, - он весь еще, по уму, по склонности, по размашистой несобранности натуры, в Ренессансе. Как истый сын Ренессанса, он боготворит Шекспира: "О гений нашего века! Предмет всеобщих удивлений и восторгов и чудо нашей сцены! Восстань, Шекспир мой!" Он наполняет свою сцену шумом улицы, выводит на нее крикливую, разноликую толпу, с дерзкой откровенностью называет вещи своими именами. Но что-то от Ренессанса уже потускнело в нем. Какие-то новые ноты, чуждые Ренессансу, зазвучали в его творениях. И к Шекспиру, несмотря на все свои восторги, он предъявляет требования уже новой эпохи. Он не сумел оценить очарование шекспировской "Бури". Не называя его имени, он критикует его за "всякие "сказки", "бури" и прочую чепуху". Он ворчит по поводу того, что английские писатели "воровали . у Монтеня". (Как известно, Шекспир много заимствовал у французского автора)

Подобно Шекспиру, он намерен придерживаться жестокого реализма, хочет показать "зеркало размером в сцену . в нем увидят уродство века нашего, и будет показан мускул каждый, каждый нерв".

Подобно Шекспиру или Лопе де Веге, он отвергает нормативность классицизма ("Я не считаю возможным стеснять свободу поэта узкими рамками законов, диктуемых философами или грамматиками", "Не следует отрешаться от самого себя и пребывать в рабстве", "Художник и поэт родятся, а не становятся таковыми" и т.д.). Но уже делает уступки "правилам" и "законам", полагая, что поэту нужна школа, что не следует преувеличивать авторитет античных авторов, но учиться у них все-таки нужно ("Они проложили нам путь, но как вожди, а не как повелители").

Лучшие комедии Бена Джонсона были поставлены еще при жизни Шекспира, но тот разоблачительно-тенденциозный дух, который живет в них, роднит их больше с классицистическим театром, чем со школой Шекспира. Комедии Шекспира непритязательны, мир их прекрасен. Автор ничему не хочет учить, никого и ничего разоблачать. Он смеется, любуясь милыми ошибками и заблуждениями своих юных героев, заранее зная вместе со своими зрителями, что все кончится хорошо, что если и покажутся на ясном небе небольшие тучки, то первый же ветерок их разгонит, и снова будет сиять солнце. В его комедиях много радости и солнца, злодеи, если они и появляются на сцене, то неопасны, их хитрости быстро раскрываются.

Совсем не то в комедиях Бена Джонсона. Они нравоучительны и язвительно суровы. Это развернутые, драматически оформленные басни с их неизменным элементом - моралью. Бен Джонсон создал в Англии классицистическую комедию характера, чуждую театру Шекспира. Особенность ее заключается в том, что под "характером" в такой комедии понимается не объемная, всесторонне изображенная психология человека, а какая-то одна черта характера, обычно выделенная, показанная крупным планом, чаще всего утрированная, гипертрофированная черта. Бен Джонсон назвал такую черту характера "юмором" ("Нитог"). Русское слово "юмор", пришедшее к нам из Англии, никак не передает того значения, какое вкладывал в него английский автор. Бен Джонсон создал и специальную теорию "юмора", излагая ее так:

Когда одна-единственная страсть так сильно овладеет человеком, Что все его желанья, чувства, мысли В один поток сливает неразлучно .

Словечко "Нитог" следует, видимо, переводить русским словом "нрав" в смысле свойства характера (по русской пословице: "Нравом хорош, да норовом негож"). Бен Джонсон так и назвал одну из своих пьес "Всяк в своем нраве".

Теория Бена Джонсона близка к идеям греческого автора Теофраста, написавшего книгу "Характеры", которой воспользовались во Франции классицисты. Им важно было подчеркнуть основную мысль своего произведения. Для этого они наделяли своих героев одной какой-то чертой характера (у Мольера - скупость в "Скупом", тщеславие в "Ученых женщинах", "Смешных жеманницах").

Шекспир, как известно, тоже любил наделять своих героев какой-то одной господствующей страстью (ревность Отелло, честолюбие Ричарда III), но эта страсть не определяет характер его персонажей. Ревность не является свойством характера Отелло, недаром и Вольтер, и Пушкин подчеркивали, что Отелло не ревнив, а доверчив. Тогда как скупость старика Гарпагона в комедии Мольера - не страсть, а свойство характера. По концепции классицизма, скупые скупы, и только скупы. Они скупы от природы, изначально и вечно. Поэтому в классицистических характерах мы никогда не наблюдаем движения, они всегда статичны.

Полезные статьи:

Судьба Эжена де Растиньяка в «Человеческой комедии» Бальзака.
Образ Растиньяка в «Ч.К.» - образ молодого человека, который завоевывает себе личное благополучие. Путь его – это путь наиболее последовательного и неуклонного восхождения. Утрата иллюзий, если и происходит, то совершается сравнительно бе ...

Литература 50—90-х гг.
Отгремели салютные залпы 1945 г., и началась мирная жизнь. Но могла ли быть «мирной» жизнь советских людей? Ведь сталинизм еще был силен, военная разруха давала себя знать, колхозник на земле и рабочий на заводе оставались рабами. Железны ...

Сатира конца 20-х – начала 30-х годов
К концу 20-х гг., начинает исчезать из произведений 3. «смеховая избыточность» и вместо смеющегося Гоголя вдруг проявляется лик Гоголя страдающего. В сатирических рассказах Зощенко отсутствуют эффектные приемы заострения авторской мысли. ...